Неточные совпадения
Молча с Грушницким спустились мы с
горы и прошли по бульвару, мимо окон дома, где скрылась наша красавица. Она сидела у окна. Грушницкий, дернув меня за руку, бросил на нее один из тех мутно-нежных взглядов, которые так
мало действуют на женщин. Я навел на нее лорнет
и заметил, что она от его взгляда улыбнулась, а что мой дерзкий лорнет рассердил ее не на шутку.
И как, в самом деле, смеет кавказский армеец наводить стеклышко на московскую княжну?..
Катерина. На беду я увидала тебя. Радости видела
мало, а горя-то, горя-то что! Да еще впереди-то сколько! Ну, да что думать о том, что будет! Вот я теперь тебя видела, этого они у меня не отымут; а больше мне ничего не надо. Только ведь мне
и нужно было увидать тебя. Вот мне теперь гораздо легче сделалось; точно
гора с плеч свалилась. А я все думала, что ты на меня сердишься, проклинаешь меня…
Схватка произошла в тот же день за вечерним чаем. Павел Петрович сошел в гостиную уже готовый к бою, раздраженный
и решительный. Он ждал только предлога, чтобы накинуться на врага; но предлог долго не представлялся. Базаров вообще говорил
мало в присутствии «старичков Кирсановых» (так он называл обоих братьев), а в тот вечер он чувствовал себя не в духе
и молча выпивал чашку за чашкой. Павел Петрович весь
горел нетерпением; его желания сбылись наконец.
— Всякая столишни гор-род дольжна бить как Париж, — говорил он
и еще говорил: — Когда шельовек
мало веселий, это он
мало шельовек, не совсем готови шельовек pour la vie [Для жизни (франц.).].
— А! Это расплата за Прометеев огонь!
Мало того что терпи, еще люби эту грусть
и уважай сомнения
и вопросы: они — переполненный избыток, роскошь жизни
и являются больше на вершинах счастья, когда нет грубых желаний; они не родятся среди жизни обыденной: там не до того, где
горе и нужда; толпы идут
и не знают этого тумана сомнений, тоски вопросов… Но кто встретился с ними своевременно, для того они не молот, а милые гости.
Но
гора осыпалась понемногу, море отступало от берега или приливало к нему,
и Обломов мало-помалу входил в прежнюю нормальную свою жизнь.
Потом мало-помалу место живого
горя заступило немое равнодушие. Илья Ильич по целым часам смотрел, как падал снег
и наносил сугробы на дворе
и на улице, как покрыл дрова, курятники, конуру, садик, гряды огорода, как из столбов забора образовались пирамиды, как все умерло
и окуталось в саван.
Наконец он уткнулся в плетень, ощупал его рукой, хотел поставить ногу в траву — поскользнулся
и провалился в канаву. С большим трудом выкарабкался он из нее, перелез через плетень
и вышел на дорогу. По этой крутой
и опасной
горе ездили
мало, больше мужики, порожняком, чтобы не делать большого объезда, в телегах, на своих смирных, запаленных, маленьких лошадях в одиночку.
— Да, это прекрасно, но, однако, этого
мало: один вид, один берег,
горы, лес — все это прискучило бы, если б это не было населено чем-нибудь живым, что вызывало
и делило бы эту симпатию.
А кругом, над головами, скалы,
горы, крутизны, с красивыми оврагами,
и все поросло лесом
и лесом. Крюднер ударил топором по пню, на котором мы сидели перед хижиной; он сверху весь серый; но едва топор сорвал кору, как под ней заалело дерево, точно кровь. У хижины тек ручеек, в котором бродили красноносые утки. Ручеек можно перешагнуть, а воды в нем так
мало, что нельзя
и рук вымыть.
От слободы Качуги пошла дорога степью; с Леной я распрощался. Снегу было так
мало, что он не покрыл траву; лошади паслись
и щипали ее, как весной. На последней станции все
горы; но я ехал ночью
и не видал Иркутска с Веселой
горы. Хотел было доехать бодро, но в дороге сон неодолим. Какое неловкое положение ни примите, как ни сядьте, задайте себе урок не заснуть, пугайте себя всякими опасностями —
и все-таки заснете
и проснетесь, когда экипаж остановится у следующей станции.
«Стало быть, колясок
и карет здесь нет, — заключил я, —
мало места,
и ездить им на
гору круто, а по городу негде».
Горы не смотрели так угрюмо
и неприязненно, как накануне; они старались выказать, что было у них получше, хотя хорошего, правду сказать, было
мало, как солнце ни золотило их своими лучами.
Алеша пожал ей руку. Грушенька все еще плакала. Он видел, что она его утешениям очень
мало поверила, но
и то уж было ей хорошо, что хоть
горе сорвала, высказалась. Жалко ему было оставлять ее в таком состоянии, но он спешил. Предстояло ему еще много дела.
Долина реки Литянгоу какая-то странная — не то поперечная, не то продольная. Местами она расширяется до 1,5 км, местами суживается до 200 м. В нижней части долины есть много полян, засоренных камнями
и непригодных для земледелия. Здесь часто встречаются
горы и кое-где есть негустые лиственные леса. Чем выше подниматься по долине, тем чаще начинают мелькать темные силуэты хвойных деревьев, которые мало-помалу становятся преобладающими.
Греясь у костра, мы пили чай. Вдруг Чжан Бао что-то закричал. Я обернулся
и увидел мираж. В воздухе, немного выше поверхности воды, виднелся пароход, две парусные шхуны, а за ними
горы, потом появилась постройка, совершенно не похожая ни на русский дом, ни на китайскую фанзу. Явление продолжалось несколько минут, затем оно начало блекнуть
и мало-помалу рассеялось в воздухе.
Староверы Бортниковы жили зажиточно, повинностей государственных не несли, земли распахивали
мало, занимались рыболовством
и соболеванием
и на свое пребывание здесь смотрели как на временное. Они не хотели, чтобы мы шли в
горы,
и неохотно делились с нами сведениями об окрестностях.
Время шло. Трудовой день кончился; в лесу сделалось сумрачно. Солнечные лучи освещали теперь только вершины
гор и облака на небе. Свет, отраженный от них, еще некоторое время освещал землю, но мало-помалу
и он стал блекнуть.
Слышу я, девица,
Слезную жалобу.
Горе-то слышится,
Правда-то видится,
Толку-то, милая,
Мало-малехонько.
Сказывай по́ ряду,
Что
и как деялось,
Чем ты обижена,
Кем опозорена!
Что бы ни было, отвечай; казначейство обокрадут — виноват; церковь
сгорела — виноват; пьяных много на улице — виноват; вина
мало пьют — тоже виноват (последнее замечание ему очень понравилось,
и он продолжал более веселым тоном); хорошо, вы меня встретили, ну, встретили бы министра, да тоже бы эдак мимо; а тот спросил бы: «Как, политический арестант гуляет? — городничего под суд…»
Но это еще
мало, надобно было самую
гору превратить в нижнюю часть храма, поле до реки обнять колоннадой
и на этой базе, построенной с трех сторон самой природой, поставить второй
и третий храмы, представлявшие удивительное единство.
— Видишь, — сказал Парфений, вставая
и потягиваясь, — прыткий какой, тебе все еще
мало Перми-то, не укатали крутые
горы. Что, я разве говорю, что запрещаю? Венчайся себе, пожалуй, противузаконного ничего нет; но лучше бы было семейно да кротко. Пришлите-ка ко мне вашего попа, уломаю его как-нибудь; ну, только одно помните: без документов со стороны невесты
и не пробуйте. Так «ни тюрьма, ни ссылка» — ишь какие нынче, подумаешь, люди стали! Ну, господь с вами, в добрый час, а с княгиней-то вы меня поссорите.
— Тебе что! Ты заперся у себя в кабинете,
и горюшка
мало! сидишь да по ляжкам похлопываешь… А я цельный день как в огне
горю… Куда я теперь без Федота поспела!
— Ну, это еще неизвестно, Устенька. Могли
и сами
сгореть.
Мало ли что зря болтают.
Обыкновенно они бывают защищены от холодных ветров,
и в то время как на соседних
горах и трясинах растительность поражает своею скудостью
и мало отличается от полярной, здесь, в еланях, мы встречаем роскошные рощи
и траву раза в два выше человеческого роста; в летние, не пасмурные дни земля здесь, как говорится, парит, во влажном воздухе становится душно, как в бане,
и согретая почва гонит все злаки в солому, так что в один месяц, например, рожь достигает почти сажени вышины.
Даже на южной части острова эти долины, или елани, чередуются с
горами и трясинами, на которых скудная растительность
мало отличается от полярной.
В тех местах, где болот
мало или они бывают залиты полою водою
и стоят сплошными лужами, как большие озера, — дупел
и, бекасы
и гаршнепы очень любят держаться большими высыпками на широко разлившихся весенних потоках с
гор, которые, разбегаясь по отлогим долинам или ровным скатам, едва перебираются по траве, отчего луговина размокает, как болото.
— Все порешил,
и будет, — рассказывал Груздев
и улыбался. —
И так-то мне легко сейчас, сестрица, точно я
гору с себя снял. Будет… А все хватал, все было
мало, — даже вспомнить-то смешно! Так ли я говорю?
— А ты, проказница, заехала, да
и горя тебе
мало, — с ласковым упреком заметила Лизе Абрамовна, пока Зина наливала чай в матушкину чашку.
Симбирск с своими церквами
и каменным губернаторским домом, на высокой
горе, покрытой сплошными плодовитыми садами, представлял великолепный вид; но я
мало обращал на него вниманья.
Призадумался честной купец
и, подумав
мало ли, много ли времени, говорит ей таковые слова: «Хорошо, дочь моя милая, хорошая
и пригожая, достану я тебе таковой хрустальный тувалет; а
и есть он у дочери короля персидского, молодой королевишны, красоты несказанной, неописанной
и негаданной:
и схоронен тот тувалет в терему каменном, высокиим,
и стоит он на
горе каменной, вышина той
горы в триста сажен, за семью дверьми железными, за семью замками немецкими,
и ведут к тому терему ступеней три тысячи,
и на каждой ступени стоит по воину персидскому
и день
и ночь, с саблею наголо булатного,
и ключи от тех дверей железныих носит королевишна на поясе.
И точно, мало-помалу стал он подсаживаться то к председателю казенной палаты, то к батальонному командиру, то к управляющему палатой государственных имуществ. Сядет
и смотрит не то мечтательно, не то словно в душу проникнуть хочет.
И вдруг заговорит о любви к отечеству, но так заговорит, что председатель казенной палаты так-таки
и сгорит со стыда.
Бывало, что ни случится — придет ли Вонифатий доложить, что сахару нет, выйдет ли наружу какая-нибудь дрянная сплетня, поссорятся ли гости, — она только кудрями встряхнет, скажет: пустяки! —
и горя ей
мало.
Смотришь иногда, как мужик в базарный день по площади шагает —
и горя ему
мало!
— Нет, сударь, немного;
мало нынче книг хороших попадается, да
и здоровьем очень слаб: седьмой год страдаю водяною в груди.
Горе меня, сударь, убило: родной сын подал на меня прошение, аки бы я утаил
и похитил состояние его матери. О господи помилуй, господи помилуй, господи помилуй! — заключил почтмейстер
и глубоко задумался.
Теперь уже он ни о чем не рассуждал, ничего не соображал, не рассчитывал
и не предвидел; он отделился от всего прошлого, он прыгнул вперед: с унылого берега своей одинокой, холостой жизни бухнулся он в тот веселый, кипучий, могучий поток —
и горя ему
мало,
и знать он не хочет, куда он его вынесет,
и не разобьет ли он его о скалу!
Подходит к концу докучный осмотр. У юнкеров чешутся руки
и горят пятки от нетерпения. Праздничных дней так
мало,
и бегут они с такой дьявольской быстротой, убегают
и никогда не вернутся назад!
А ведь настоящее,несомненное
горе даже феноменально легкомысленного человека способно иногда сделать солидным
и стойким, ну хоть на малое время;
мало того, от истинного, настоящего
горя даже дураки иногда умнели, тоже, разумеется, на время; это уж свойство такое
горя.
Пока все это происходило, Сверстов, очень
мало занятый собственно баллотировкой, преследовал главную свою цель
и несколько раз заезжал к Артасьеву, которого, к великому
горю, все не заставал дома. Наконец однажды он поймал его,
и то уже когда Иван Петрович приготовлялся уехать
и был уже в передней, продевая руку в рукав шубы, которую подавал ему гимназический сторож. Сверстов назвал свою фамилию
и объяснил, что он именно тот доктор, который лечил Пилецкого.
—
И все оттого, что ни у птиц, ни у зверей, ни у пресмыкающих — ума нет. Птица — это что такое? Ни у ней
горя, ни заботушки — летает себе! Вот давеча смотрю в окно: копаются воробьи носами в навозе —
и будет с них! А человеку — этого
мало!
— А ты погляди, как
мало люди силу берегут,
и свою
и чужую, а? Как хозяин-то мотает тебя? А водочка чего стоит миру? Сосчитать невозможно, это выше всякого ученого ума… Изба
сгорит — другую можно сбить, а вот когда хороший мужик пропадает зря — этого не поправишь! Ардальон, примерно, алибо Гриша — гляди, как мужик вспыхнул! Глуповатый он, а душевный мужик. Гриша-то! Дымит, как сноп соломы. Бабы-то напали на него, подобно червям на убитого в лесу.
Это уж каждогодно город
горит, даже
и смотреть
мало интересно, не токмо писать про это.
Мало-помалу я так вдохновил
и настроил себя, что, по молодости лет
и от нечего делать, перескочил из сомнений совершенно в другую крайность: я начал
гореть желанием как можно скорее наделать разных чудес
и подвигов.
…А ведь странно, однако, что я до сих пор, до двадцати лет, никого не любила! Мне кажется, что у Д. (буду называть его Д., мне нравится это имя: Дмитрий) оттого так ясно на душе, что он весь отдался своему делу, своей мечте. Из чего ему волноваться? Кто отдался весь… весь… весь… тому
горя мало, тот уж ни за что не отвечает. Не я хочу: то хочет. Кстати,
и он,
и я, мы одни цветы любим. Я сегодня сорвала розу. Один лепесток упал, он его поднял… Я ему отдала всю розу.
Не надо думать, однако, чтобы новый помпадур был человек холостой; нет, он был женат
и имел детей; но жена его только
и делала, что с утра до вечера ела печатные пряники. Это зрелище до такой степени истерзало его, что он с
горя чуть-чуть не погрузился в чтение недоимочных реестров. Но
и это занятие представляло слишком
мало пищи для ума
и сердца, чтобы наполнить помпадурову жизнь. Он стал ходить в губернское правление
и тосковать.
Алексей Степаныч, страстно любящий, еще не привыкший к счастию быть мужем обожаемой женщины, был как-то неприятно изумлен, что Софья Николавна не восхитилась ни рощей, ни островом, даже
мало обратила на них внимания
и, усевшись в тени на берегу быстро текущей реки, поспешила заговорить с мужем об его семействе, о том, как их встретили, как полюбила она свекра, как с первого взгляда заметила, что она ему понравилась, что, может быть,
и матушке свекрови также бы она понравилась, но что Арина Васильевна как будто не смела приласкать ее, что всех добрее кажется Аксинья Степановна, но что
и она чего-то опасается… «Я всё вижу
и понимаю, — прибавила она, — вижу я, откуда сыр-бор
горит.
Но к утушению заразы сего очень
мало, а зло таково, что похоже (помнишь) на петербургский пожар, как в разных местах вдруг
горело и как было поспевать всюду трудно.
Сначала
горы только удивили Оленина, потом обрадовали; но потом, больше
и больше вглядываясь в эту, не из других черных
гор, но прямо из степи вырастающую
и убегающую цепь снеговых
гор, он мало-помалу начал вникать в эту красоту
и почувствовал
горы.
Она, может быть, бежала бы в полк или не знаю куда, если б она была мужчиной; но девушкой она бежала в самое себя; она годы выносила свое
горе, свои обиды, свою праздность, свои мысли; когда мало-помалу часть бродившего в ее душе стала оседать, когда не было удовлетворения естественной, сильной потребности высказаться кому-нибудь, — она схватила перо, она стала писать, то есть высказывать, так сказать, самой себе занимавшее ее
и тем облегчить свою душу.
— Так-то, так! Я
и сам об этом думаю: родня немалая; когда у моей бабки кокошник
горел, его дедушка пришел да руки погрел… Эх ты, сердечная! — прибавил, смеясь, рыбак. — Сватьев не оберешься, свояков не огребешься —
мало ли на свете всякой шушеры! Всех их в дом пущать — жирно будет!